Обрывки минувших дней - Арад Саркис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут до меня дошло. Будто молния в меня ударила.
– Ник, ты что, пьяный что ли? Или под кайфом?
– Дружище, я уже несколько дней не просыхаю, – устало засмеялся он и сделал еще один глоток своего рома. – Но откуда тебе-то знать, мать твою? Тебе же не плевать только на себя.
Я не мог поверить своим ушам. И глазам тоже. Ник никогда не напивался. Да, выпить любил, но никогда не надирался до такого состояния.
– Собирайся, мы уходим, – сказал я, изумленно уставившись на него и еле заставив себя повернуться к напарнику. – Гвоздь, мне надо…
– Да конечно, – кивнул он.
После его слов Ник внезапно поднял свой стакан и швырнул об пол.
– ДА КТО ОН ТАКОЙ, ЧТО ТЫ РАЗРЕШЕНИЯ СПРАШИВАЕШЬ? – проорал он и продолжил теперь кричать на Гвоздя, который в смеси испуга и непонимания смотрел на меня. – ТЫ КТО, А? НА МЕНЯ СМОТРИ! Я ТЕБЯ ПОПОЛАМ СОГНУ!
Тут подбежал мой брат.
– Что случилось? Ник?
Весь бар смотрел на Ника меня и Гвоздя. У меня в тот момент, наверное, цвет лиц поменялся на багровый, настолько во мне бурлила ярость.
– Быстро вышел отсюда, пока я тебе зубы не пересчитал. Стой снаружи и жди меня. – произнес я спокойно, отчеканив каждое слово.
Конечно, я бы не смог воплотить в жизнь свою угрозу, ведь даже в пьяном состоянии, уверен, он смог бы меня уложить с нескольких ударов. Но, видимо, даже будучи пьяным, он понимал, что я для него не прохожий человек с улицы, и поэтому немного успокоился.
– Он сам…
– ВЫШЕЛ ОТСЮДА, Я СКАЗАЛ! – заорал я на Ника.
Он встал, взял куртку и пошел к выходу.
– Все, шоу окончено. Нечего тут смотреть, – сказал мой брат таращившимся посетителям, на что те медленно продолжили свою болтовню, и гул в баре возобновился.
– Извини меня за это… все, – сказал я растерянно Гвоздю.
– Ничего, ты иди, – сглотнул он, голос у него немного дрожал.
– Один справишься?
– Я помогу, – сказал брат, все еще стоявший у стойки. – Отработаю оставшуюся смену, тем более я уже знаю, что и где у вас тут находится.
– Спасибо. Вам обоим, – сказал я и, забрав куртку из служебного помещения, пошел за пьяным другом.
Выйдя из теплого в бара в холод, я осмотрелся. Его нигде не было. Пробормотав под нос несколько матерных слов, я прошелся до перекрестка и увидел, как кто-то идет по проезжей части Четырнадцатого переулка в сорока-пятидесяти метрах от «Гэтсби». Это был Ник. Без сомнений. Я догнал его. Он посмотрел на меня и вернул взгляд вперед на улицу, продолжив молча идти.
– И что это было? – сухо спросил я, шагая рядом с ним.
– Прости, я не хотел, на меня что-то нашло… Ты злишься, да?
– Злюсь ли я? Н-е-е-т, Ник. Я не злюсь. Я просто в бешенстве.
– Прости…
– Какое ты имел право прийти в таком состоянии, устроить пьяную выходку, грозить моему напарнику расправой в полном народу баре и ставить под угрозу мою работу, а? Ты не представляешь…
– Я не…
– Закрой хлебало, когда я говорю! – я сорвался на крик. – Думаешь мне на тебя плевать? А сам-то?! Ты мог прийти ко мне в тот же день, когда у тебя начались проблемы, но нет! Бутылка была для тебя бóльшим другом, чем я! Неужели ты всерьез думал, что, напившись, избавишься от всех проблем? Ну как? Они пропали?
Наоравшись, я немного успокоился. Ответов на заданные вопросы я не получил, да и не ставил это целью. Главное было пристыдить его, чтобы он поразмышлял. С минуту мы шли молча по направлению к моему дому.
– Ночуешь сегодня у меня.
Он ничего не ответил. Значит, был согласен.
– Помнишь, как мы в прошлом году ходили по улицам и громко пели? – сказал он после длительного молчания.
– Скорее выли, – сухо заметил я.
– Да… было весело.
– В памяти осталась какая-нибудь из тех песен?
– Не-а. А у тебя?
– Нет, ни одной, только мотивы и то, наверное, неверные.
– Дай-ка подумать, глядишь и вспомню что-то.
Злость потихоньку начала отступать, но все равно я сердился. Будто внутри кто-то говорил: «Не поддавайся! Ты на него зол!».
Ник, видимо, вспомнив что-то, тихонько запел одну из тех песен, которые мы исполняли прошлой осенью, обнявшись и гуляя по улицам, полупьяные, после посиделки в «Гэтсби», где праздновали день рождения Гуся.
Я подхватил Ника, еле перебирая слова у себя в голове. Мы снова шли по той же улице, громко напевая ту же песню о безвозвратной любви парня к девушке:
Весь мой смысл был в тебе,
А ты себя убила.
И где-то в скошенной траве
Меня ты позабыла
Бессовестно разбила ты
Хрустальную любовь.
Осколки рвут из темноты,
Из сердца брызжет кровь…
По Нику было видно, что он начал немного приходить в себя. Мы некоторое время снова шли молча. Слова были не нужны.
– А помнишь ту песню, про предательство которое? – нарушил я тишину.
– Погоди-погоди, – улыбнулся он, глядя себе под ноги.
– Я уже забыл ее совсем.
– Вспомнил! Подхватывай.
Ник снова запел, его красивый низкий голос разлетелся по пустой улице и зазвучал совсем по-новому:
Мой друг – предатель!
Как же так…
Куда смотрел писатель?
Я знаю, добр он, простак…
Прости его, читатель!
Вспомнив слова, я запел с ним, и вместо пения получились громкие завывания невпопад, и это нам нравилось больше всего:
Но боль в душе и в горле ком
Мне не дают покоя.
Я улыбаюсь, но тайком
Гублю в себе героя.
Мы были всегда плечом к плечу,
Закрывали друг друга от стрел,
Но его подлость я не прощу,
Между нами черный пробел…
Злость меня покинула окончательно. Чтобы позже вернуться и разгореться с новой силой.
Март, 2016
I
Поднимаясь на четвертый этаж корпуса на занятие по педагогике, на которое спешил с пятнадцатиминутным опозданием, я остановился на втором, потому что меня привлекли, как мне показалось, знакомые голоса.
Я потянул на себя дверь, ведущую в коридор из лестничного пролета, и мне предстал полный этаж студентов. Казалось, собралась добрая половина факультета, если судить по галдежу.
В тот день проходила вторая волна комиссии по отчислению студентов за академические задолженности. Декан и его свита приглашали к себе поименно студентов и решали, давать им еще один шанс закрыть долги или нет.
Очень многие были в хорошем настроении, несмотря на то, что их могли исключить. Некоторые стояли в одиночестве, озираясь по сторонам, но не выдавая паники внутри. Я шел
